Байки старого города

Клинцы. Инфо проводит конкурс концепций «Брендирование города Клинцы», посвященный 313-летию города Клинцы, подробнее: http://klintsy.info/news/publication-63/

Участник № 3 Андрей Бондаренко, «Байки старого города»

КОНКУРСНАЯ АННОТАЦИЯ

Представленная работа написана специально для конкурса концепций «Брендирование города Клинцы», портала «Клинцы.Инфо», посвящённого 313-летию города Клинцы, в период с 20 по 24 июля 2020 года. До представления на конкурс цикл нигде ранее не публиковался ни в полном своём виде, ни по частям.

Конкурсная работа представляет собой прозаический цикл из 13 частей, целиком выдержанный в жанре weird fiction («странные истории о странном»), по форме мимикрирующий в то же время под жанры низового городского фольклора. Работа ни в коем случае не является продуктом осмысления реально существующего, и, безусловно, заслуживающего самого пристального внимания и изучения, городского фольклора Клинцов, но является полностью плодом творческого вымысла автора.

Пространство вымысла, по мнению автора, предоставило ему большую творческую свободу в достижении целей, поставленных условиями конкурса и позволило полнее раскрыть идею современной городской легенды, как культурного явления.

С точки зрения проблематики брендирования города, цикл нацелен на выполнение следующих задач:

- формирование образа города Клинцы как живого, интересного места с прошлым и настоящим, места, где постоянно происходит нечто любопытное;
- возбуждение интереса к прошлому и настоящему Клинцов («И что это за город такой? Он что, реально существует? А как там на самом деле?»);
- развитие туристического потенциала города, осуществляемое посредством гармоничного встраивания реальной географии города в пространство художественного вымысла;
- сохранение уникальной топонимики города;
- популяризация идей сохранения и бережного отношения к городской среде;
- формирование привлекательного образа клинчанина, как носителя уникальной городской культуры.

Содержание:

Большой Бобыль
Зубарь
Пожары Пожни
Жёлтая лампа
Первобытный хор
На дне
Аномалия
Великий Стодол
Слецар
Красная Площадь
Кошачье кладбище
Бабкина коза
История

БАЙКИ СТАРОГО ГОРОДА
Большой Бобыль

Говорят… Да, сам я не пробовал, чего там! Это больше для девок вообще-то.

Ну, в общем, говорят, что если на святки в полночь пройти по Богунского полка от начала и до самого конца, то где-то там по пути можно Большого Бобыля встретить. Разговаривать только с ним не надо. Ну, как разговаривать? Он и не говорит совсем, идёт себе только, мотается, мычит чего-то. Но слов – нет, слов понятных от него и не дождёшься. А начнёшь приставать: дядя, ты кто, да что – глядишь, и нету его. Мурашки только...

В общем, увидишь: идёт детина здоровенный, гудит, углам кланяется – это, значит, он и есть, Большой Бобыль.

Смотри тогда внимательно: он будущее предсказывает. Девки-то всё на суженого по Бобылю гадают: если ладно одет – богатый будет, если ключи в руках – при квартире. Если бутылка – ну, понятно, что. Даже, говорят, принюхиваются: цветами за ним следом пахнет – романтик, цветы дарить будет, корицей – этот домашний, мазутом – значит, хозяйственный. Чем угодно от него нести может, одна рассказывает, краской типографской разило, как от книжки свеженькой. И что вы думаете – за студента выскочила. Дурочка, конечно.

В общем, топай за Бобылём, смотри, да не трогай – и будет тебе суженый. Но только если Бобыль тебя сам заприметил, потянулся - тут уж беги. Если обнимет, да поцелует – всё, так и помрёшь потом в девках, никакого тебе мужа. Бобылкой, значит, будешь. Это, конечно, старые люди рассказывали, сам-то я не знаю, чтоб он кого целовал.

Но то девки, а так по Бобылю раньше много чего угадывали, какой год будет: грибной, или яблочный, какая весна – тёплая, или дождливая, или мор какой случится, или начальство в городе новое. У старых людей глаз намётан, много чего по Бобылю рассказать могли. Вот, идёт он в меховой шапке – к пожару, а шапку снял – к ярмарке. Угадай-ка ты! А они знали.

Ну, сейчас редко Бобыля видят уже. Так, издали покажется, поблазнится – да и всё.

Зубарь

Это что, этот-то безобидный. А про Зубовского вампира слыхали?

Ну, как вампир – никто его так не называл у нас. Какие вампиры? Это в кино только: «Я пришёл пить твою кровь!» А этот был просто Зубарь, плаща не носил, звонкими фразами не объяснялся. А чего Зубарь? То ли фамилия у него такая была, то ли зубы... Ну, зубы точно были.

Говорят, поначалу пацан был, как пацан. Батя у него из военных, но даром, что военный – размазня. Молчаливый всё, ни разу не ругнулся, ни прикрикнул, ни пинка не отвесил. Придёт со службы, а жёнка его точит, как жук полено. Точит и точит, ну, и источила всего. Пошёл один раз по обыкновению в гараж до вечера, да и не вернулся. Ни вечером, никогда. Закопали.

И вот, Зубарь после тех пор странный стал. Сидит сиднем в том гараже батином, и даром бы «минский», как другие пацаны, ковырял – нет, молчит один тихонько, точит что-то. Не показывает, закроется изнутри, и точит. А мамке-то и дела нет. Скрылся с глаз, и ладно. Она выпивать тогда начала со скуки – пилить некого-то, какой теперь досуг. Ну, как выпивать. Запила.

И вот, пришли к ней как-то с военкомату – а он рядом с домом, далеко идти и не пришлось – спрашивают: «Где Зубарь? Служить ему пора». А она и знать не знает, самой, говорит, интересно. Ну, не так, чтоб очень интересно, конечно – он уж месяц или два, как с дома сошёл, могла б и пораньше заинтересоваться. Нелюбопытная дама была. Сунулись в гараж – нету. Пыль только какая-то белая на верстаке. Спрашивать – а у кого спрашивать? Был такой чудак тихий, никто и не заметил, как скрылся.

Ну, ясно – сбежал от призыва. Бывало тогда, бегали, кто в Москву уедет, кто к бабке в деревню. Кого находили, а кого и нет. Вот и Зубаря б не нашли, если бы… Эх, ну, начали, короче говоря, бабы говорить, что в парке у шпагатной маньяк появился. И ладно б обычный – выскочит из кустов, хозяйством помашет, да и прочь – к такому наши фабричные тётки и вовсе были нечувствительные. Нет, этот дурной какой-то, рычит, зубы скалит. А зубы у него длинные, остренные. Нечеловеческие зубья. Раз такое вышло, два… А потом укусил, значит. Шла девка с дискотеки вечером – да тут же, в клубе фабричном всё было – шла себе по аллейке, к фонтану подходила (был там, помните, фонтан? Не работал уже, правда. И сейчас ещё, вроде, чаша от него стоит). А он из кустов выскочил, тяпнул за плечо, да давай кровь лизать. Сущий кровопивец! Перепугалась бедняжка, но вырвалась, и бежать. Пацанов с дискотеки позвала, те выпили для храбрости, и парк прочесали. Никого!

Ну, разошлась тогда история! Назавтра мужики уже в парк пошли, не нашли опять. А через неделю другую бабу в парке укусил. Из кустов высунулся, да прямо за ляжку! Чего она там шла среди ночи? Говорят, от любовника. Ну, тут уже все искать начали. Милиция испугалась, что зубовские бунтовать начнут, пошли тогдась к матери: «Где Зубарь?» А та, значит, лежит в доме уже неживая, но покусанная сильно. И крови нету…

Дело так и замяли тогда, собаки, дескать, загрызли, похоронили в закрытом гробу тихонько, родичей-то не было. А Зубаря долго потом ещё искали, всю Зубовку вверх тормашками перевернули. Не нашли. Дети только на Монастыре его видели: сидит, говорили, в траве, да напильничком зубы себе рихтует. Длинные - длинные… Ну, то дети. Может, привирают, а может, поблазнилось – да и всё.

Пожары Пожни

Ну, это коротенькая байка, что тут размазывать. Пожню же знаете, там, где вот «Гранд Парк» сейчас стоит, магазин этот? А раньше ничегошеньки там не стояло, ни домов, ни магазинов. Ничего. Луг был заливной: по весне зальёт его, а летом траву там жали, вот и Пожня. Иногда и так бывало, что в одном краю уже болото – не пройдёшь, а с другого мужики уже траву косят. А домов не стояло никаких, нет.

Но только вот, говорят, тем мужикам, что по вечерней росе косили, на закате иногда один дом виделся. И не просто стоял он там, а горел ярко. Без треска, без шума, зато внутри будто кричал кто. И не поймёшь: то ли баба, то ли дитё, то ли скотина. Страшно. Мужики сунулись было – а там самая топь. Постояли, помялись, да и не нашлось смельчаков в болото лезть. А потом и кончилось всё. Разошлись. Как просохло, и там косили – и ничего не было, даже трава не обгорела. И дома никакого, конечно.

Один раз такое было, и потом в другой год ещё, и ещё раз. Как раз перед войной это всё. Старые люди рассказывали. Мужики потом решили: огонь, дескать – это закатом так отсветило. А крики – так выпь, наверное. Болото, чего ж там выпи не быть? У меня вот под окном дергач поселился, а я ж не на болоте квартирую. Чёртова курочка, вот, спрашивается, чего б ты тут забыл, иди ты в дикую природу, зачем у меня под окном цельную ночь без перерыва орёшь? Да, ему разве объяснишь: хочу-живу, говорит, хочу-ору. Коростель проклятая. Вот и выпь такая. Живёт, орёт.
Может, и вправду выпь была. А может, поблазнилось – да и всё.

Жёлтая лампа

А вы знаете Мефодия? Ну, того, который с Пистоновки? Вот ведь смешное название - Пистоновка, правда же? А место не смешное.

Но я вообще не про это. Звать его, конечно, не Мефодием, да и в Пистоновке он не живёт, зачем? Он на Дурнях обитает, вот недалеко от дурняцкой школы даже. Там, на Дурнях все и произошло, а что так и было, этот Мефодий вам и подтвердит хоть сегодня. Но как оно было-то я не знаю, а вот как он мне рассказывал - это вам слово-в-слово.

Ну, вы в курсе же, какие на Дурнях улицы: когда люди там жить начинали, каждый дом строил по своему разумению, где понравится, а улицы потом уж, как получилось, сверху нарисовали. Местные привыкли, а до остальных им и дела нет. Вот Мефодий, даром, что там живёт, а не местный. С Пистоновки, говорю же. Идёт он как-то ночью домой: божится – трезвый, вот как чистое стёклышко. Ну, может хватил четвертинку, так это всё равно, что трезвый. А чего он трезвый по ночи чкается – да кто ж его разберёт, чудак-человек! Ну, идёт переулком, думает – дай-ка тут сверну, знакомо. Свернул – а и незнакомо вроде. Ну, думает, сейчас выверну на знакомое, всё рядом же. Идёт-идёт, не выворачивает. А темно в переулке – вот, как в лесу прямо, за два метра дороги не разобрать. То ли спят все, то ли вымерли, кто их поймёт.

И что за закоулок мёртвый такой? Видит правда – вот окошко горит. Ну, как горит, изнутри лампа поставлена, тихонечко светится, ночником. Ну, думает, слава Богу, живые, а то уж оторопь прямо. Подходит ближе, глядь – вот и поворот, да на знакомое вроде. Отлегло с души, чуть не бегом рванул – да только видит скоро, ничего там знакомого, а места глуше ещё, дорога гнилая, дома забитые стоят, ни собачонок нигде ни тявкнет, ничего. Вот, думает, занесло: оп, а впереди окошечко горит. Ну, как горит, изнутри лампа поставлена. Уютная такая лампа, тёплая… Думает, может, дорогу-то здесь спросить, не спят вроде, занавесочка, вон, шеволится. А, нет, решил, неудобно, сам пойду. Опять повернул – а там вообще кошмар, не дорога, а тропка узкая, кустом колючим всё заросло, крапивой, не видать ни зги, и тишина, что характерно, лето же – а ни цикады не стрекочут, ни жаба не квакнет никакая.

Прорвался он сквозь этот бурьян, выходит на свободное место, глядь – а там и дом, и на оконце лампа светит, жёлтая, с оборочками… И тени какие-то на занавесках – ходит вроде кто, не спит, Мефодия дожидается. Тот, даром что чудак, струхнул – неспроста, сообразил, я к этой лампе всегда выворачиваю. Нет уж, думает, я лучше где на лавке до рассвета посплю, не заколею. Развернулся, значит, спиной к лампе, и бежать. А лампа тут и погасла.

Дальше невнятицу какую-то рассказывает – дескать, бегу, ничего не видать, только лампа эта проклятая в глазах горит, хоть открой глаза, хоть закрой. И тишина вся закончилась, да только что за звук там был – не описать. Вроде как дизельный генератор, только живой и с присвистом, да и всё равно не похоже. Упал, в общем, глаза-уши позакрыл, лежит, плачет. Утром жёнка, говорит, нашла: скорчился, грязный весь, под своим забором, трясётся. Ох, и устроила – она ж после этого и кодировать его в Брянск повезла. Закодировала, да, полгода ходил, глаза пучил, пока не отпустило. Тогда-то его Мефодием и прозвали.

Ну, я-то думаю, как было дело: не четвертинку он хватил, а хорошую четверть. Заплутал, дурень, с пьяных глаз поблазнилось – да и всё!

Первобытный хор

А вот эта история уж со мной самим произошла, а то скажете: травит дядька байки, что где не дослышал, так наврёт. А нет, вот вам истинная правда.

Халтуринский завод знаете? Эх, было предприятие – цеха работали! Помню, я там ещё минералку из автомата пил, прямо в цеху стоял… Всю экономику развалили, сукины дети! Я и сам, помню, на металлолом потом оттуда таскал – а что делать? Жизнь!

Вот, решили мы с товарищем там по весне прогуляться: места-то интересные! И прудик красивый, и рощица, ходи-отдыхай на здоровье, и шашлычки замутить можно. Рекомендую. Рельеф, конечно, от старых карьеров там аховый – то гора, то ров, хоть в войнушку играй, только ноги береги: навернёшься – чем лечить, дешевле закопать. Вот, гуляем мы, значит, с товарищем, обмениваемся мнениями о международной ситуации, что, дескать, опять англичанка нам козни строит – и слышим вдруг: поют в отдалении. Красиво так, в тон, и альты, и сопрано… Что смотришь, я так-то музыкалку заканчивал, если что! По классу баяна, да: «Дайте в руки мне баян…»

Ладно, в общем, идём мы на голоса: интересно же, что за хор такой тут репетирует. Ближе подходим – не видать никого, а голоса всё слышнее. Слов вроде, как и нету, а с чувством поют, тревожно так, и всё нарастает эта тревога, печаль какая-то вековая прямо камнем в воздухе виснет. И так нам не по себе стало: не хор это никакой, наши хоры такого не поют, дикая совсем песня. А всё одно идём, как под гипнозом – не оторваться. Залезли в какой-то овраг, там речушка течёт, ручей то есть. Встали на берегу – и вот он хор, вокруг: голосок за голоском, а сплетается всё в первобытную какую-то… ну, гармонию, такую, которую уж даже не слышишь, а всем телом чуешь – и торжество, и ужас, и покой потусторонний какой-то, и тоску, такую, что хоть окаменей. Вот и окаменели мы, стоим посреди хора в овраге, аж уши закладывает, а вокруг – ни души!

Товарищу брат потом сказал, что это лягухи обычные, жерлянки. Они, мол, там каждую весну так поют, привыкли все. Смеялся ещё над нами, впечатлительные, дескать. Ага, лягухи. Конечно. Я такого и от больших хоров не слыхал, а он мне про квакушек рассказывает. А вы что хотите думайте. Решили, дурной дядька, поблазнилось? Ну, и всё!

На дне

А вы знаете, что на дне пруда в горпарке раньше агромадные сомы лежали? По два, по три метра, жирные. Ага, смейтесь, а это все знают. Ну, старые люди, конечно.

Этот пруд пожарный не зря ведь на этом месте выкопали. Источник там был, или не источник, в общем, дыра под землю шла, а как глубоко – никто не знает. Ну, и вырыли там пруд, вот он оттуда и подпитывался понемногу, не мелел никогда. Но из-за той дыры как-то сомы там завелись, не знаю точно, как. И не мелочь какая, мелочь я сам ещё по малолетству удочкой там таскал, и неплохо ловил, случалось. Нет, здоровые звери, и презлые.

Началось всё как: котенят в том пруду топили. Ну, а что делать: наплодят кошки по весне, куда девать – в пруд, да и дело с концом. Но в обычный пруд выбрось-ка ты их – того и гляди, через день-два к берегу трупики прибъёт. А из паркового пруда никогда ничего не возвращалось. Ни единой косточки.

А как-то один собаку дохлую средь бела дня в пруд кинул, здоровенную псину – то-то на него гвалт тогда поднялся, чего, дескать, делаешь, ирод, это ж общественный парк, а не могильник для падали. Но падаль поплавала немножко, да как булькнула – только её и видели.

Вот и думайте, почему в том пруду не купался никто. Купались. Да только говорили – в одном месте трогает кто-то за ноги. Легонько так: тёпленький ещё, трепыхаешься? Ладно. Подождём. Хоть легонько, а очень неприятно всё ж.
А потом, ну, вы знаете, началось: чуть что не так человеку, он тебя ножичком, да и думает, куда тельце припрятать. Вот в том парке много припрятали тогда, ох, много. Рассказывали. Вот и разжирели на них сомы эти. Как-то раз поймали душегуба, он, значит, точно показал, где тело утопил, спускаются водолазы – вода-то мутная, но нащупали, вот оно, разбухшеее… Ну поднимать, а оно как даст хвостом, тело-то! Сом оказался.

Пытались их ловить, как не пытаться. И сети ставили, весь пруд прочёсывали. И земснаряд, было, запускали! Да им что, они в дыру уходят как-то. Отсидятся, и опять.

Рассказывают, один раз ночью и живую девку под воду утянули. Сидела одна, ножками в воде болтала, а тут её снизу – дёрг! И нету девки. Издали шли, подумали, шутит кто, подбежали – а только круги по воде. И была ли девка – непонятно. Ночь же. Мне вот самому не верится. На что она сому, живая? Не водяной же, чтоб свадьбы играть.
А потом ушли сомы куда-то. В ту дыру, наверное, и ушли, и за собой вход завалили. И стал с тех пор пруд мелеть и зарастать. Теперь вот сами знаете, что. Но вот прошлой осенью шёл там – солнышко так светануло, что вроде как и тень огромная где-то на дне. Присмотрелся – а, нет, поблазнилось. Жалко даже.

Аномалия

А есть ещё на Стодоле место, где плавать нельзя. Затягивает. В смысле, под воду.

Сейчас там и не плавают особо, мало кто заплывает, а раньше-то все пацаны знали. От спасалки и обратно плавали через озеро на спор, и дальше ещё. Но если чуть в сторону возьмёшь, то утянет. Вот ты на поверхности, а вот – раз! – и метра на три затянуло. Ни водоворотов там, ничего. Просто вода холодная.

Я слышал, много кого затягивало. Но выплывали, в основном, хоть и не все. А тех, кто не выплыл, долго потом искали. Вы у старых спасателей спросите, не любят они это место. Аномалия.

У меня раз друга так затянуло. Давно ещё, пацанами были. Пошли купаться ночью, часто так делали. Поплыли через озеро, я-то получше плаваю, впереди. И вроде тут был Вовчик, а обернулся – нету. Ныряли – ныряли, вытащили… Ну, синий, конечно. Но откачали.

Плыл, говорит, и тут его будто дёрнет что. И всё, на глубине уже. Темно, жуть, не сообразить даже, где верх, где воздух. Так и барахтался бы, если б не достали. И, главное, я, говорит, песню там под водой слышал. Какую песню, спрашиваем? Не знает, вот была песня, а какая? И ведь не было никаких песен, тогда с колонками на пляж не ходили.

Не верится мне, конечно, какие там песни, где грек Одиссей с его сиренами, и где Стодольское озеро. Но вот после того раза стал Вовчик задумчивый какой-то. Сядет на берегу, и в воду смотрит. Очень во флот попасть хотел, в военкомате просился. Не взяли его по здоровью, так психанул, и в Мурманск уехал. Так и не знаю уже, что с ним стало.

А на бережке рядом зато есть местечко, куда монетки старые выносит. Там знать надо. Но нарочно их не найдёшь, сколько с металлоискателями этими ходили – всё без пользы. Случайно только можно. Аномалия, загадка. Тут уж не скажешь, что поблазнилось, и всё, монетки-то вот они, потрогать можно.
Я, правда, сам не находил.

Великий Стодол

А кстати, знаете, отчего Стодол – Великий? Ну, как, известная же присказка, Великий Стодол, как Солнечная Унеча, например. Говорят так. Ну, раньше говорили. Не старые люди, нет. Когда я молодой был, тогда вот. Думал, и сейчас ещё говорят. Нет?

Ну, вы в курсе же хоть, что Стодол – это не Клинцы? Клинцы отдельно жили, Стодол – отдельно. Там посад, тут слобода. При дедах наших, ну, при прадедах, соединились только. Так-то, знать надо. Потому, стодольские – народ особый. Привыкли на клинцовских стеной ходить. Чтоб, значит, не заносились. Идут, бывало, хлопцев видимо-невидимо, растянутся на всю улицу шириной.

Ночами так ходили, пугали: орут, палками по ставням стучат… Оттого ж у нас и ставни-то везде, видели? Не всюду так. А у нас везде, ну, раньше были. А что ж, никому не охота палкой в окно, вот и ставни. И что орут: «Ве-ли-кий Сто-дол! Ве-ли-кий Сто-дол!», звучно так, как на стадионе «Спартак – чемпион» какой-нибудь. Или кто там чемпион сейчас, «Зенит»?.. Ну, в общем, «Великий Стодол». Дескать, большой силой Стодол идёт, великую толпу собрали, прячьтесь.

А кто б тут не спрятался – идёт толпа, палками гремит, орёт. Собаки лают ещё. А с другой стороны толпа навстречу. В общем, запомнился всем этот «Великий Стодол» сильно, жути ночной нагнал. С тех пор и пошло.

А вы, небось, думали, опять чудь какая-нибудь, про то, что кому поблазнилось? Эх, ребятки, и без неё страшно, и без неё весело!

Слецар

Ну, хотите чудное что – вот расскажу.

Работал тут на фабрике Васька Слецар. Ну, слесарем и работал, конечно. Смешной у него говор был, деревенский, «слецар», да и сам он был парень немудрёный. вот и прозвали. Слецар и Слецар, не обижался.

Врать не буду – не со мной он работал. Я-то начал на Коминтерна, да на Октябрьскую потом перешел, а он всё на Ленинке. Но времена такие были, знали как-то друг друга фабричные. То спорт, то самодеятельность, то ещё чего.

Я-то ещё молодой совсем был, почти и не застал всего – а и время было дружное всё же, весёлое. Не зря по нём люди скучают.

А потом как-то пропадать всё стало. И работа пропала, и зарплата, а потом и сами фабрики. И люди из виду стали пропадать: вот, вроде все всех знали, а тут уже будто как и чужие, и дела ни до кого нет… Так и Васька Слецар тогда пропал. Бессемейный он был, вся жизнь в фабрике. Не стало фабрик – и Слецар сам позабылся.

Годы пролетели, уже и сами фабрики позабылось, что были. Но встречается мне один, говорит: видал Слецара, не поверишь, какой и был, даже рубашка красная клетчатая, кажись, с тех ещё лет. Бежал куда-то, да и на фабрику вроде. Зачем?!.. Другая потом: Слецара ты вон того помнишь? Видела! И не постарел. Спросила, что делает, отвечает: «Фабрики храню». Охранник он где, что ли?..

В общем, видали его, то здесь, то там, да всё возле старых корпусов фабричных. Всё в делах, в суете, молодой такой – а ведь он постарше-то меня быть должен. А помните, на Ленинке пожар был? Говорят, пока пожарные приехали, бегал там мужичок один, да заливал всё – и откуда там только? А если б не он, и стены бы, глядишь, не устояли… А когда коминтерновское рабочее общежитие снесли, говорят, ночами ходил там мужик в клетчатой рубахе, да плакал.

Недавно попались фотографии у детишек в интернете – любят они по заброшенным цехам, ещё под дело заново не приспособленным, слоняться, и чего им там красивого? Ну, смотрю, корпуса знакомые, взгрустнул… И вижу, вдали в проёме оконном человечек стоит. Стоит, да присматривает себе, не выделяется. И проём там такой… В общем, видно: нет под ним пола, провалился. А человек стоит. В красной клетчатой рубашке, если приглядеться.

Короче говоря, скажете, что дурит дядька, а я вот верю, что это Слецар старые фабрики клинцовские охраняет. Не охраняет, нет – хранит. Не знаю уж, что с ним приключилось, да и знать не хочу. Главное, при деле он, и будет при деле, пока старые стены стоят.

Так что, если вам, ребятишки, что-то такое поблазнится – вы уж не шалите, но и бояться не надо. Присматривают просто за тем местом, да и всё.

Красная Площадь

Манчестер, Париж… Да мелко это всё, не по нашему размаху. Клинцы всегда хотели быть Москвой, никак не меньше.

И если гастроном у нас – то Московский, и речушку Московской назвали, вон, мавзолей даже свой построили недавно. И Красная Площадь имеется. Даром, что улочка в три дома. Выкуси, дескать, столица, мы твоей главной площадью закоулок называем.

Приятные там домишки, двухэтажные которые, конечно. Не то, чтоб жить – хотя потолки что надо, сталинские, трёхметровые. Но так, рядом погулять: деревца, тень завсегда, сирень по весне. Многоэтажки – они без души все, муравейник и есть. А эти с характером.

И есть там хитрость одна в этих домиках, те, кто живёт – знают. Если со второго этажа на парк смотреть, кому из-за деревьев видно, то Щорс, ну, памятник, в смысле, там будто бы в шапке стоит. Спускаешься, смотришь: а, нет, в руке шапчонка. Поднимаешься, глянешь – в шапке! Вот уж не знаю, чем ему, Щорсу, Красная площадь так не по нраву, что он мало что спиной к ней всегда, так и шапку ещё надевает. Москву не любил, видно.

Местные эту хитрость не показывают особо, только по очень хорошему знакомству. Вот заведёте знакомство – сами и посмотрите, не будете уж говорить, что поблазнилось.

Кошачье кладбище

Вот вы говорите: рассказываешь ты, дядька, всякое, а про кладбища-то и молчишь. А что про них расскажешь?

Кладбища у нас самое мирное место, ничего там никогда не происходит. Да и чему там делаться: лежат дедочки рядочками, покой да благодать. И те кладбища, что заровняли даже: было и на месте парка зубовского, и беспоповское, и цвинтеры церковные были… Ну, и что ж, где-то и домики на них стоят, люди живут-радуются, ничего, кости старичков наших покой их стерегут… Оно, ежели похоронен человечек по-христиански (ну, или по-иудейски там, кому уж как положено). В общем, тогда лежит он себе покойненько, и всё ладно у него.

То ли дело, когда не похоронен. Тут, того и гляди… Вот, было дело, пропала девочка, лет пяти. В советские годы это.

И тогда пропадали, не часто, а было. Ну, что: искали, конечно. Хорошо искали, цыган даже встряхнули – мало ли. Ну, искали, и не нашли.

В люк канализационный она провалилась. Ну, как водится: закрыли его крышкой, да не совсем. Малышка наступила, крышка через себя провернулась, да на место стала. А она-то уж внутри! Не выжила, в общем.

На Декабристов где-то люк тот был. Ну, не скажу точно, там показывать надо, да и нет его уже. Заровняли, значится, после этого. Но то после.

Вот, прошло, значится, сколько-то времени. И стали там видеть дувчушку, что с котятами играет. Ну, играет, и играет, девчонки-то все с котятками возиться любят. Детей тех, на улицах – уйма была! Кто с чем, стайками. Ну, а что делать – ни мультиков вам, ни ютубов этих ваших, вместо погремушки челюсть бабкина: куда идти, как не на улицу!

Но только эта вроде как одна всё время, в платьице розовеньком ходит, да котяток из кустов манит. Очень уж ей котята эти нравились, видать. А кто такая? Поначалу, и не обращал внимания никто, много ли взрослым дела до чужих детей. Потом мамаша какая-то своих спрашивать начала: чья такая - не знаем, откуда ходит - не видели. И вот ещё кошек там этих в домах было видимо-невидимо, а потом меньше да меньше, да всё к людям жмутся, как боятся чего. Думали, собаки дерут, может.

Ну, то да сё, осень, холода. Идёт, мне рассказывали, мужик со смены, видит: а сынок-то его, первоклассник, на углу с девчушкой той о чём-то беседуют, а та, как и была, в платье своём розовом, не по погоде, коленки голые… Поговорили, да и юрк – за угол! Ну, мужик, даром, что уработанный – чует, не то что-то! И бежать за ними.
Смотрит, стоит сын над открытым люком один. Подходит, спрашивает – чего стоишь? Да девочка, говорит, хотела котёнка показать, а ты её и спугнул. А где котёнок? Да вон, смотри, в люке. Глянул в люк, а там… Ох, ну платьечка-то розового только край виден, а так гора трупиков кошачьих.

И как они запаха-то там не слыхали, не пойму? Ну, похоронили девчушку ту, конечно. Хоть и запрещали тогда, а попа позвали. Надо было. А заодно, от греха, и кошек всех закопали. Не на человечьем кладбище, конечно – нельзя, но по чести, всех отдельно. От греха. Цельное кошачье кладбище получилось. Не скажу где – не видел, но рассказывали надёжно.

С тех пор блазниться там и перестало. А кошек опять видимо-невидимо. Ну, проверь – так оно и есть.

Бабкина коза

Верит у нас народ во всяческую ересь. Думают, пошепчет им бабка-шептунья на водичку, и враз отляжет и от души, и от тела, и муж вернётся, и на работу возьмут почётным гендиректором. А чего нет-то? Это ж сглаз, проклятый, один жить по-человечьи не даёт. В общем, старушечьи бредни, а живучие.

И в Клинцах эти бабки были, ну, как в Клинцах: на Ямах вроде одна была, на Почетухе ещё. Ходил к ним народ помаленьку… Но больше всё-таки в деревни ездили: там и от соседских глаз подальше, и бабки потаинственней, подичее, что ли. И вроде народ городской, цивилизованный, а сегодня сына везёт учёному доктору показывать, а завтра дремучей бабке в урочище. И ежели вылечился сын-то, то бабка, конечно, выходила, кто ж! А доктор что, доктор только до гробу залечить и может.

Меня вот матушка в младенчестве тоже по бабкам, рассказывает, таскала, сильно уж болезный рос. Нашепчут они матушке шепотков своих, притирок намешают, молитовку сильную какую подскажут – вот, вроде как и подлечили. Одному мне беда: опять какой-то вонючкой обтирать будут.

Тут какая история: раз как-то собралась матушка со мной к бабке могуче сильной, то ли в Поконь, то ли в Смяльч, не ближний свет, в общем. Ну и попросила дядьку Петра, чтоб доставил – из всех наших родичей только у него «жигулёнок» был, большая по тем временам ценность. В общем, он нас пока в эту глушь на своей «копейке» драгоценной вёз, весь изошёл, злой, как цепной пёс, и лается так же. Бабка ему сходу не понравилась – глаза навыкате, смотрит вроде как в упор, а видит ли что, не поймёшь. Ну, начала она там бормотать вовсю, а потом собралась, да и в клеть: черно там у неё, занавешено, не видать ничего. А дядька Петро психует, ему ехать ещё, да по той же дороге поганой, да ещё вечером на завод на смену. Кликнул он бабку – нейдёт. Ещё – тихо. Встаёт, да и за ней двинул.

Матушка отговаривала, да этого разве отговоришь – всё одно, что дождь отговаривать (бабки и это, слыхал, могут, зачем только, непонятно). Ну, сунулся в клеть – а там ни входов, ни выходов, ни окон, и ни бабки. Стоит одна коза серая, и глазищами своими страшными навыкате вроде как в упор смотрит.

Подумать, и ничего особо страшного – ну, коза и коза. Да только вылетели они из этого Смяльча или Поконя, и неслись, матушка говорила, до самых Клинцов молча, блестящую вишнёвую дядькину «копейку» не жалея. С тех пор она к бабкам не ходила, а я и сам как-то поправился. И глядите-ка, по сей день поздоровее многих буду.

Дядька Петро, правда, пока жив был, ни про какую козу не вспоминал. Смеялся только – блазнится вечно матушке моей что-то, да и всё.

История

Не знаем мы, ребятки, нашей истории, да и не узнаем никогда. Ну, как ты узнаешь, что было тут лет двести назад, триста? Старые люди, и те не ведают. Чем люди жили, что им думалось, о чем мечталось? Пугались они чего, какие чудные истории рассказывали? Врали о чём? Враки-то они тоже, между прочим, свою силу имеют. А без этого – вроде, как и не знаешь вообще ничего. Просто буквы, цифры, что в ревизских сказках написаны: жил таков-то, того-то сын, была у него корова, брат и ещё три безымянные души женскага полу.

Вот так и живём, ребятки, почти что и без истории. Хотя сейчас многие интересуются, правда, ищут историю эту. Раскапывают даже. С металлоискателями этими вот. Бывает, идёшь по полю где, смотришь: перерыто, как кротами, ямка на ямке – ну, видать селеньице было здесь когда, или тракт проезжий, места-то не дикие, даром, что глушь, а люди завсегда жили. Вот и ищут. Много их стало, с пищалками своими, больше, чем грибников с ягодниками. Да только что они там найдут? Монетку, крестик? Это, что ли, история?

Один вот, тоже – это сосед по гаражу мне рассказывал. Каждый год, как снег сойдёт – в путь, историю копать. Только и пропадает. Ну, немало накопал, интересного даже. Но всё такое: видено – слышано уже. Они ж обсуждают всё, копальщики эти. Кто что нашёл – покаж! Ага, ну, это век 18, значительной ценности не представляет. А он хотел уникальное что найти, такое, чтоб ни у кого не было. Чтоб прям история.

Ну, и нашёл где-то. Где – молчит, а с находкой этой носится, как с писаной торбой. И никто её опознать не может, находку-то: ни век, ни для чего она была надобна. Фотографию профессуре послал – те хором решили: «предмет ритуально-обрядового назначения». А что за предмет, что за обряды – никто пояснить и не может.

В общем, радость у того парня, знакомого соседского: сбылась мечта, значит. Да только что-то с ним самим неладное твориться начало: забывать стал. Вот, как старики прямо: что в детстве – помню, что вчера – не помню. А потом и позавчера не помню. И дальше. Забывать, где что лежит, стал, теряться. Он к врачам – те руками разводят: ранняя, дескать, деменция неизвестной этимологии. Не лечится такое.

В общем, отвёз он ту находку свою куда-то, туда, где нашёл, наверное. Если только помнил он ещё, где нашёл-то. Плакал навзрыд, сосед рассказывал, голосил, дескать: забери ты назад свою историю, верни мне мою лучше. Да только как её вернуть?

История, она, ребятки, такая – если ушла, не вернётся уже. Так, поблазнится, может, где, да и всё.

______________________________________________________________________
Присоединяйтесь к СМИ Клинцы.Инфо в социальных сетях!

ВК - https://vk.com/klintsyinfo
Телеграм - https://t.me/klintsyinfo
OK - https://ok.ru/klintsyinfo
YouTube – https://www.youtube.com/channel/UCtuzJDrrUyf-05Ytd69zhHA/videos?shelf_id=0&view=0&sort=dd
TikTok - https://www.tiktok.com/@klintsy.info

Поделитесь ссылкой: